| Искусство |
| 23.10.2013 05:14 |
| Когда он впервые услышал главную песню, давшую название всему спектаклю, ему даже стало нравиться и новое название шоу. «Джордж сыграл для нас всю музыку целиком. .. и мы были в бешеном восторге”, — пишет Астер в автобиографии. По признанию самого Фридли, ему тогда не очень понравился выбор композитора, так как он считал, что музыка Гершвина слишком изысканна для массового зрителя. Но Аароне, так же как и Астер, был просто помешан на Гершвине и целиком и полностью согласился с Гаем Болтоном, когда тот сказал, что Гершвин „начинает выглядеть необычно, как и положено гению”. Аароне был непреклонен в выборе композитора, так как перед этим он слышал одну из песен, которую Гершвин собирался включить в спектакль. В 1923 году Гершвин набросал первые восемь тактов ритмически сложного номера и сыграл ее Ааронсу в Лондоне. Режиссер, которому по душе была необычная музыкальная трактовка, пришел в такой восторг, что упросил Гершвина приберечь этот музыкальный номер для своего будущего мюзикла. Через две недели, уже в Нью-Йорке, Гершвин закончил эту песню и отложил ее до того момента, когда сможет включить ее в новый музыкальный спектакль Ааронса. Таким образом, еще до того как он написал хотя бы одну ноту для нового мюзикла „Леди, будьте добры!”, песня „Чарующий ритм” (Fascinating Rhythm) уже была готова. Теперь Аароне и Фридли начали поиски самых лучших сил. Для постановки мюзикла из Англии пригласили Феликса Эдвардса, художником-декоратором — Нормана Бэла Геддеса, а постановщиком танцев — Сэмми Ли. По желанию Гершвина был заключен контракт с Айрой (в это время он был уже не просто подающий надежды новичок, а способный профессионал, сумевший доказать возможности своего таланта), по которому он должен был написать все тексты за гонорар в один процент от общей суммы продажи билетов, составившей около трехсот долларов в неделю. (Джордж получал два процента.) По настоятельной просьбе Гершвина был приглашен также фортепианный дуэт в составе Охмана и Ардена, которые должны были играть в оркестровой яме, иногда с оркестром, иногда без сопровождения — для того чтобы внести „новое звучание”. Игра Охмана и Ардена звучала настолько необычно и свежо, что довольно часто, когда в последний раз опускался занавес, многие зрители не спешили расходиться, желая послушать заключительную мелодию в исполнении пианистов и оркестра. |