| Детки |
| 01.04.2013 09:35 |
| У родителей на самом деле есть лишь две установки перед лицом психических или невропатических симптомов. Они ссылаются либо на болезнь, «анормальность», физическую или моральную, ребенка, либо на его злую волю, лень, его намеренную злобу. При первой из этих интерпретаций с ребенка снимается какая бы то ни было ответственность, вторая нагружает его всей ответственностью.Эти две установки — ложные (как та, так и другая) — имеют следствием еще больше укоренить ребенка в порочном кругу его невротических симптомов.Первая усиливает чувство неполноценности субъекта, узаконивая его в какой-то степени и нанося рану его самолюбию чувством быть «анормальным». Кроме того, разоружая ребенка в отношении здоровой жизни, она позволяет симптому достичь цели: бегство перед лицом страха, более легкое, чем борьба, и она порождает неврозы, для которых характерен уход в болезнь. Вторая установка окружения посредством изъятия любви и непонимания, содержащихся в этом, вызывает сознательное чувство вины, связанное с симптомом, и ребенок пытается его преодолеть. Однако симптом отвечает на бессознательную потребность — он проистекает из блокирования и вытеснения влечения, энергия которого должна любой ценой найти средство выражения. Так, исчезнув на время, симптом появится вновь, усиленный в тех же пропорциях, в каких он был атакован, следовательно, тем более сильный, чем больше у ребенка воли и чувствительности; или тогда столкнутся с появлением другого симптома, более терпимого родителями и Сверх-Я ребенка.К сожалению, воспитатели, врачи, психиатры подпевают родителям, либо пытаясь эксплицитно запугать ребенка, либо имплицитно выписывая лекарства.У врача бывает иногда третья установка, еще более безнадежная, чем другие, в отношении родителей и детей. Выслушав и дав разные лекарства, в эффективность которых он сам не верит, он говорит: «Ну и потом успокойтесь, это ерунда, это нервное», — что равнозначно на самом деле тому, чтобы сказать: «Я в этом ничего не понимаю, и это мне безразлично». В то время как, если он ничего не понимает, у него по человечески нет права терять интерес к больному. Он мог бы, по меньшей мере, перед лицом неудачи органической терапии попытаться направить больного к коллеге, у которого есть шансы «что-то в этом понять».Проиллюстрируем двумя случаями — детей, последовательно доверенных не сведущим в психоанализе коллегам, затем нам — то, о чем мы только что сказали. Сравним клинические результаты двух установок.Первая установка родителей и врача — «ребенок болен» — была нами представлена в исключительно простом случае Жозетты, изложенном нами во введении. Но в отношении болезни о чем шла речь?Родители решили удалить Жозетту от своей близости. По крайней мере, так сочла Жозетта. И воспринятое как то, что у нее отобрали любовь, что совпадало с пробуждением интересов жизни и эдипова комплекса, это удаление должно было привести в отношении Жозетты к тому, чтобы осудить ее развитие, причину этого изъятия любви. Все это, конечно, не является сознательным, но оно ощущается.Страх выражает беспокойство перед лицом изменения, о котором она слышала, но ей, главной заинтересованной, об этом не сообщили, т. е. «как будто» она не должна была это понять. Действительно, она отказалась обратить внимание на покупку дивана; но влечение бунта против неудовольствия быть лишенной папы и мамы выражается в симптомах негативизма (Жозетта будет против сна, пищи, предыдущих интересов и игр) и в возврате к предшествующей стадии эволюции либидо, что выражается в энурезе. Ребенок, лишенный любви (по крайней мере, в своих глазах), чахнет.Понимание психоаналитика обратилось сначала (вопросом «Где она спит?») в самую суть темы — жгучей для ребенка трех с половиной лет, едва вступившего в эдипов комплекс. Затем, поскольку гипотеза психоаналитика подтвердилась, с учетом знания того, что отказ от удовольствия может быть принят только в обмен на другое, психоаналитик показала ребенку, что она понимает ее конфликт, позволила прочувствовать свое горе и выразить его в нормальном плане.Жозетта страдала по настоящему, утратив привилегированную ситуацию «маленького ребенка». Если мы приняли всерьез это большое детское горе, то для того, чтобы обсудить его значение с Я Жозетты. Мы ей дали возможность принять навязанный отказ, благодаря обещаниям неизвестных удовольствий для нее, и это согласовывалось с правом на ее развитие вместо того, чтобы препятствовать ему: «жертва, которую тебе навязывает реальность (твои родители, твой возраст), тебе будет стоить новых преимуществ, которых ты еще не знаешь: быть любимой как большая девочка, которой будет гордиться папа, пойти в школу».Мы видели, как у ребенка пропали симптомы с того момента, как бессознательное сопротивление принять страдание стало бесполезным и как развитие, на время поставленное под угрозу, вернулось к своему нормальному течению. Как только девочка выздоровела, она сама попросила свою мать пойти объявить докторше, без чего сама мать охотно бы обошлась.Чтобы проиллюстрировать вторую установку родителей и врача — «ребенок ленивый, нехороший», — я упомяну случай ребенка 11 лет, Жана, второго и последнего в семье, состоящей из отца, матери и сестры 14 лет, все трое в добром здравии.Жана привела в Бретоно мать из-за его нервозности и тяжелых нарушений характера.С доктором Пишоном он показывает себя неспособным оставаться неподвижным: делает движения пальцами, кистями рук, строит на лице гримасы, кусает губы. Кроме того, в присутствии доктора Пишона у него большие трудности в высказывании, по поводу которых ему советуют, кроме психотерапии, переобучение речи. Однако этот симптом исчезает затем в присутствии матери и моем: он появлялся лишь в присутствии мужчины. Жан проявлял с раннего детства неустойчивость. Он постоянно в движении, ухмыляясь, дразня свою сестру, постоянно чешется, ломает мебель, грызет ногти, рвет свою одежду, неспособен старательно выполнять домашние задания. При виде того, как он растет и не излечивается от этого недостатка, на который школьный учитель также жаловался, родители устали от своих внушений. Они купили плетку и при такой угрозе получили («наконец», говорят они) время от времени полчаса спокойствия. Родители были удовлетворены таким результатом. Метод плетки закрепился в доме: «потому что именно так к нему нужно относиться». И мать стала говорить: «Отец всегда с плеткой в руке». Но другой результат не заставил себя долго ждать: Жан был хорошим ребенком, до сих пор его пеняли только за его неустойчивость. Он стал все более и более нервным. Появились тики, затем временами, все более часто, Жан повел себя вызывающе, лжецом, насмешником, грубияном, нахалом. Параллельно плетка все более активно уже больше не угрожала, а ударяла. Обозначились более серьезные реакции: мелкие кражи, злобные и весьма грубые поступки по отношению к товарищам, неповиновение, которые могли бы быть опасными при походах скаутов.У ребенка удивительная чувствительность, и, хотя он не признавался в своих угрызениях суровому окружению, его постоянная неустойчивость, осуждаемая родителями, была им воспринята как большая вина. Семья Жана очень верующая, и сам он очень набожный. Из-за его позиции «плохого ребенка» была уязвлена его совесть.Симптомы, против которых он сознательно боролся, исчезали, но заменялись молчаливыми тиками, менее неудобными для родителей; и, сверх того, владение агрессивным влечением, что выражалось в этой волевой и временной неподвижности, вызывало усиление влечения, откуда внезапные взрывы — одновременно благотворная разрядка для бессознательного и виновность для морализирующей инстанци: Сверх-Я. «Я не хочу быть плохим. Оно сильнее, чем Я».Иначе говоря: как Я Жана выбирается из конфликта? Стремясь к тому, чтобы его побили, — это умеряет страх виновности. Это провоцирование «секущего» отца, непреклонной матери и — в отсутствие строгих родителей — нулевые школьные результаты и опасности, которым он подвергает себя, с одинаково снисходительными школьным учителем и вожатой. Это означает, что когда он не может подвергнуться физическому избиению, он стремится, чтобы другие ученики в классе его подвергли моральному избиению, стремится подвергнуть себя риску несчастного случая, который бы нанес ему физический ущерб. |